Белорусский стендап-комик талышского происхождения Идрак Мирзализаде рассказал в интервью Ирине Шихман о своем отношении к Беларуси, белорусам, к языку и протестам. Издание «Салідарнасць» выбрало самое интересное из их разговора.
— Папа учился в Беларуси, и мы к нему переехали, — рассказал Идрак о том, как оказался в Беларуси в детстве. — Для него эта страна тоже стала родной. Он состоял в партии БНФ «Адраджэнне». У них был лозунг «Жыве Беларусь!». Папа не был активным членом, но ему было интересно наблюдать за социальными событиями в обществе и участвовать в них.
О России и победе в войне
— Для меня Россия — источник огромного количества проблем вокруг. Я являюсь частью информационного российского поля.
Вот в Беларуси, гражданином которой я являюсь, были события 2020 года. Почему не закончилось так, как закончилось бы в других странах? Потому что рядом Россия, которая готова войска ввести, которая отправила своих телевизионщиков, журналистов туда.
Я считаю, что пока есть такая Россия, никакие проблемы вокруг не будут решаться нормально. Потому что это огромная страна, от которой все зависит в этом регионе. Даже вот такая Россия влияет на всех вокруг себя…
В России нет общества, которое едино в своих побуждениях. Я ходил на все митинги, которые были. Даже один раз был в Хабаровске.
Но протест в России сложно назвать протестом. Протест происходит, когда люди в это верят. В Беларуси в это верили. Я помню это ощущение. А в России его нет. Мы даже шутили с ребятами: ты в России веришь в то, что что-то изменится, идешь на митинг и после никогда больше не веришь в это.
Потому что это беззубый протест. Логика такая: нельзя выходить против людей, которых ты считаешь преступниками, по их правилам.
Людей избивают силовики, потому что чувствуют свою силу. В 2018 и 2019 годах я был на митингах в Москве, когда люди давали отпор полиции. Было не так многочисленно, но это было действительно протестное движение.
Дело не в том, что люди боятся. Нет веры в то, что что-то получится. Людям нужна вера в то, что если их арестовали, то остальные не забудут, они будут выходить.
Почему я привожу в пример грузинский протест? Там люди оставались на площади до тех пор, пока не отпустили всех задержанных.
В этом и заключается протест. Не в том, чтобы сходить и вернуться домой. А в том, чтобы сходить и до победного стоять.
Если будут выходить «пушистые» ребята, неважно, сколько их будет, это ничего не изменит. Другое дело, если выйдут взрослые серьезные люди, которым помешали жить, нарушили их житейский человеческий быт, если они выйдут с настоящей злостью, которая появляется, когда уже терпеть нет сил.
Вот, например, случай с работой. Начальник притесняет, рабочие между собой возмущаются. И один говорит: «Ребята, давайте выскажем ему это». А ему в ответ: мол, хочешь — сам высказывай. И не поддерживают его. И в государстве точно так же. Все между собой обговаривают власти, как в том же разговоре Пригожина, но никто не поддерживает друг друга.
Нет общности между людьми. Они возмущаются друг другу на власть, но все-таки главное, что я цел, жив и могу поспать сегодня дома. Остальное не имеет значения. А то, что у тебя все горит кругом, можно проигнорировать.
Вот некоторые говорят: не будет Путина и будут честные выборы. Что за чушь? Кто организует эти честные выборы, что это за наивные представления: сейчас вот этот уйдет, придет вот этот, и будет замечательно. Такого не будет. Россия не станет свободной. С какой стати она может ею стать — просто потому что это много раз говорится?
Нужно создать общество в первую очередь. Чтобы создать общество, нужно как минимум разговаривать с этим обществом. Что-то я не вижу, чтобы разговаривали с представителями разных, не хочу говорить меньшинств, коренных народов, регионов. Этого нет.
О белорусском протесте
— У меня в подъезде, где я жил в Беларуси, за полгода умерло пятеро мужчин. На этаже все мужчины умерли. Во время коронавируса в Беларуси явно была большая смертность. Это стало одной из причин, почему протестное движение в стране обрело такой масштаб.
Потому что то, как относились власти к коронавирусу, было каким-то беспрецедентным случаем идиотизма.
Для меня именно белорусские события стали катализатором. К азербайджанскому обществу я не имею отношения. Там моя родина, моя родная деревня — и все.
Но я гражданин Беларуси. Я пережил в 2020 году то, что происходило, по-своему.
А после у меня спрашивали, как я пережил то, что меня не впускают в Россию, — да мне вообще все равно: людей в Беларуси сажали, убивали, все, что происходило с белорусами, было страшно.
Когда меня самого задержали (в Москве летом 2021 года на 10 суток за шутку о ксенофобии. — С.), мне писали люди: «не сидел — не белорус». И мне было отчасти приятно.
Хоть чуть-чуть совесть тебя отпускает в такие моменты, потому что когда происходили протесты в Беларуси, я выступал, в том числе в России.
И после белорусских событий для меня фактом является то, что ничего не изменится, пока в России так.
Белорусский протест отличался от российского массовостью, единством. И это единство прямо в воздухе ощущалось. Вера друг в друга ощущалась. Солидарность друг с другом ощущалась.
Этого в России не ощущалось никогда при мне. Во время Болотной, друзья говорили, последний раз ощущалось, что что-то можно изменить.
О языках и самоидентификации
— Я разговариваю на русском не потому, что я его выбрал, а потому что такой процесс произошел в регионе. Людей в наших регионах учили русскому языку. Я благодарен, что знаю его, но я объект влияния Российской империи, Советского Союза и РФ.
Я говорю на белорусском языке. Для меня важно сохранять национальную идентичность. Это твой культурный код. Для меня, например, важно, что я талыш, я знаю, кто мои предки, откуда они, и знаю, кто я, благодаря этому.
Был момент, когда я не думал, что это так важно. Но, честно говоря, я чувствовал себя отвратительно в те годы, когда ушел в отрицание.
Я говорю на азербайджанском, талышском, белорусском, русском и английском языках. История привела к тому, что я русскоязычный человек. В Беларуси разговаривали на русском языке.
Я думаю, белорусский язык уничтожается в течение всего периода независимости, происходит такая капитальная русификация. Я помню подпольную белорусскую школу, когда детей водили по разным адресам на уроки.
Но в Беларуси всегда была пресса, были книги на родном языке, я не могу врать в этом плане. А теперь белорусский язык хотят представить языком протестующих, но это в первую очередь язык народный, национальный.
Просто когда человек говорит на белорусском языке, для чиновника это означает, что он оппозиционно настроен, потому что является сторонником белорускости. Это значит быть белорусом. А власть как раз против того, чтобы люди были белорусами, чтобы сохраняли свой культурный код.
Почему украинцы массово переходят на украинский язык? Потому что они ощутили на себе важность своей национальной самоидентификации, своего национального самосознания.
Я талыш по национальности, я обязан разговаривать на своем родном языке. Для меня важна связь с моей Родиной, с моими предками. Эта духовная связь — мое внутреннее спокойствие.
Есть такое ощущение своего места и своих людей. Без языка не можешь полностью этого ощутить.
Ощущение дома важно. Я утратил его, а спустя 18 лет приехал в родную деревню и приобрел. И с ним комфортнее стало жить. Без этого ощущения ты как будто чужой везде. А с ним даже в другой стране чувствуешь что-то за своей спиной.
Плюс еще язык. Это не просто слова. Это то, как люди мыслят, как они ведут себя в обществе. Язык отображает в себе все аспекты жизни человека.
Я сделал выступление на белорусском языке, неделю практиковал его, старался со всеми говорить на нем. И следующий год я хочу посвятить белорусскому языку, потому что то выступление считаю самым лучшим. Оно было очень важным для меня.